Как вылечить страх фильм

– Алексей Михайлович, где грань между страхом и фобией?

– Её нет – это синонимы. «Фобос» – это страх в переводе с греческого.

– Но страхи ведь есть абсолютно у каждого человека. Фобиями же обычно называют страхи, вызывающие болезненные состояния. Когда человеку стоит задуматься о том, что его страхи – не совсем нормальны и пора с ними что-то делать?

– Все определяется контекстом. Как говорит один из моих любимых учителей Роберт Резник: «Шуба в Томске в январе – это прекрасно, та же шуба в Дели – это то, что вас убьет». Проблема не в шубе и не в человеке, а в том, где он находится и в какое время года. То же – и с фобиями. Если страх обоснован, рационален и несет в себе защитную функцию – это хороший страх. Его надо не лечить, а слушаться. Например, человек падает при звуке артиллерийских выстрелов, в зоне боевых действий это жизненно важная реакция. Но если этот же человек идет в полдень по Троицкому мосту и делает то же самое при выстреле пушки Петропавловской крепости, то его действие бессмысленно. Это и есть грань.

Читайте также: Какими фобиями страдают петербуржцы

– Какие страхи больше всего распространены у ваших пациентов?

– У людей с тревожно-мнительным психотипом часто возникают страхи, связанные с транспортом – метро или самолеты, а также замкнутыми пространствами. Люди с нарциссическим типом личности часто имеют разного рода ипохондрические страхи – заболеть неизлечимым заболеванием или страхи, связанные с презентацией себя в публичном пространстве. К примеру, страх показаться слабым или испытать стыд. Последние страхи чаще всего возникают у успешных и обеспеченных людей, для которых слабость означает отверженность, утрату значимых отношений.

Читайте также: Что делать, если лететь страшно, а не лететь – нельзя

– В чем причина повышенной тревожности, страхов?

– По классификации МКБ-10, тревожно-фобические и панические расстройства относятся к группе невротических. А любой невроз всегда связан с ситуацией и несет в себе две функции. С одной стороны, это маркер того, что в нашей жизни что-то идет не так – невроз проявляет неудовлетворенность жизнью. С другой стороны, смысл любого невроза – решить ситуацию, не решая её. Приведу пример. Как-то в комиссию по отбору пациентов на госпитализацию в Клинику неврозов пришла молодая девушка-студентка. Рассказала о классической тревожно-фобической симптоматике: боится ездить в транспорте, ей становится плохо, она задыхается, выступает пот, учащенно бьется сердце. Начинаем расспрашивать. Выясняется, что девушка поступила не в тот институт, где хотела учиться – вуз выбрал авторитарный папа. В итоге, что она получает? В институт она не ходит, при этом у нее есть уважительная причина – она лечится в Клинике неврозов, и самое главное – ей не надо объясняться с отцом. Когда мы говорим о невротическом расстройстве, надо понимать, что симптомы – это только верхушка «айсберга», некая попытка быть «в домике». Еще один классический пример. Во время Первой Мировой войны на линии обороны возникает эпидемия псевдопараличей – бойцы просто не могут двигаться. Когда их отправляют в тыл, нарушения проходят. Зло ли в этой ситуации псевдопаралич? Нет, потому что он спасает людям жизнь.

Именно поэтому основная психотерапия невротического расстройства не про симптомы. Эти заболевания нельзя вылечить только антидепрессантами – в этом случае они будут выполнять роль анестезии при посещении стоматолога, не более. И хотя страхи можно убрать за 3 сеанса у психотерапевта, для закрепления результата таким пациентам нужна длительная, иногда до года, работа со специалистом. Есть такая модель в гештальт-терапии (одно из направлений в психотерапии – Прим. ред.), которая называется Cape Cod (названа в честь полуострова в США и переводится как «мыс трески»). Одна из концепций этой модели «Трезвый оптимизм». Она предполагает, что любая система в любой момент времени функционирует наилучшим для себя образом, учитывая ресурсы и карту реальности. И когда ко мне приходит пациент с невротическим расстройством, я верю, что это лучшее, что он смог породить в данной ситуации. Моя задача в том, чтобы узнать, что за карта реальности и ресурсы стоят за этим. Один из моих любимых вопросов таким пациентам: «Что хорошего дают вам ваши симптомы?».

– Могут ли нарушения во «внутренней химии» стать причиной возникновения повышенной тревожности, фобий?

– Безусловно.

– И каких веществ в этом случае не хватает?

– Чаще всего препараты, которые используются в лечении тревожно-фобических расстройств – это селективные ингибиторы обратного захвата серотонина. Тревога, по сути, может быть связана с дефицитом серотонина (один из основных нейромедиаторов, который часто называют «гормоном счастья» – Прим. ред.).

– Если мы говорим о нехватке серотонина, то какие продукты надо есть для снижения тревожности?

– Это полная чушь. Совет «Ешьте шоколадку и всё будет хорошо» не работает. Можно лишь в целом говорить о том, что для здоровья, в том числе психического, надо правильно питаться, спать по 8 часов, заниматься физической активностью, не переутомляться на работе. А в помощь каких-то конкретных продуктов я не верю. Знаете, сколько надо съесть творога, чтобы из него усвоился кальций? Очень много.

– А в генетическую склонность к развитию фобий и повышенной тревожности верите?

– Не очень. Скорее, верю в то, что они берут свои корни в семье, в первую очередь, это воспитание. Иначе говоря, наследуется не химический обмен, а способ выстраивания отношений с разными сферами жизни. Невротическая реакция неадекватна, но опять же всё определяется контекстом ситуации. Когда-то, может быть, тревога была оправдана, ситуация изменилась, а «послание» осталось. Вчера – полезная привычка, сегодня сопротивление, завтра – болезнь. Это принцип формирования невротического расстройства. На этот счет есть такая байка. Мама делает маковый пирог и обрезает края. Дочка спрашивает её: «Мама, а почему ты обрезаешь края?». Та отвечает: «Я не знаю, у нас так принято. Спроси у бабушки». Бабушка тоже не знает и отравляет внучку к прабабушке. Прабабушка же говорит: «Да просто раньше плита была маленькая – пирог весь не помещался». То же самое и с тревогой.

– Если вы говорите о системе воспитания, то как можно воспитать в ребенке устойчивость в будущем к страхам?

– Надо минимизировать «послания» без учета контекста ситуации – мир опасен, всё может случиться, бойся, опасайся, будь осторожным, никому не доверяй. Важна конкретика. Если ребенок идет через дорогу, правильнее просить его посмотреть сначала налево, потом направо. То есть четко указать ему, в какой зоне надо быть внимательным. В этом случае не будет неадекватного послания – бойся всего. А почему? А потому что мама так учила. Кроме того, надо поддерживать саморегуляцию ребенка. Давать ему возможность принимать собственные решения, набивать «шишки», формировать свой опыт и проверять его. Понятно, что, когда ребенок лезет пальцами в розетку, пришло время вмешаться. В остальных ситуациях, не столь опасных, лучше пусть он получит собственный опыт.

– Один из самых популярных советов людям с повышенной тревожностью и страхами – переключись.

– Прекрасный совет. У тебя депрессия – не грусти, у тебя пневмония – не кашляй гноем. В терапии советы не работают. Другому человеку они абсолютно также очевидны, как и тому, кто их дает. Проблема как раз и заключается в том, что человек не может переключиться. Задача психотерапевта – понять вместе с пациентом, почему так происходит.

– Как же тогда разговаривать с такими людьми?

– При фобиях можно довести катастрофическую фантазию до конца, чтобы решить две задачи – «проговорить» страхи, сделав их менее страшными, и раскрыть структуру переживаний. Например, человек говорит, что боится упасть в обморок в метро. Мы ему предлагаем фантазировать от первого лица в реальном времени, как-будто он уже потерял сознание. Он рассказывает, что в этот момент лежит на полу одинокий, беспомощный – обычно эти чувства имеют отношение к его реальной жизни. И тогда мы начинаем вместе исследовать, как выстраивается его жизнь, как возникает одиночество и беспомощность. От фобии переходим в зону значимых отношений и дальше двигаемся в сторону внутриличностного конфликта. Еще раз повторю, что симптомы – это лишь верхушка «айсберга», точка входа в карту реальности. 

– А у ипохондриков какая карта реальности?

– Моя практика показывает, что, как правило, боязнь болезней или смерти говорит о неудовлетворенности жизнью. Когда жизнь насыщена и тебя полностью устраивает, думать о болезнях некогда. Живешь и радуешься.

– Когда из «каждого утюга» говорят про рак, не мудрено стать канцерофобом.

– Надо всегда помнить о том, что мысли материальны. Если человек зациклен, к примеру, на раке, но при этом болезни у него нет – это проблема и повод сходить к специалисту.

– К онкологу?

– Нет, к психотерапевту.

Надежда Крылова

© Доктор Питер

В 1917 году талантливый хирург Валентин Войно-Ясенецкий (Андрей Саминин в молодости, Виталий Безруков в старости) получает должность главного врача Ташкентской городской больницы. Через несколько месяцев после его прибытия в городе начинаются волнения. Войно-Ясенецкий с равной заботой лечит раненых «красных» и «белых», что навлекает на него гнев новых властей, однако врач продолжает без разбора спасать жизни. Мало того, когда «красные» расстреливают местных православных священников, доктор принимает сан, а затем и монашеский постриг под именем Лука и вскоре становится епископом Ташкентским и Туркестанским, одним из ведущих врачей и церковных деятелей первой половины XX века.

В титрах картины нет имени автора сценария, поскольку он из скромности попросил сохранить свое имя в тайне

Талантливыми хирургами не становятся, а рождаются. Конечно, врачу надо много учиться и практиковаться, но никакие учебники и стажировки не помогут тому, кого природа не одарила светлой головой, твердой рукой и абсолютной уверенностью в себе и своей правоте. Хирург может сомневаться и колебаться, лишь когда планирует курс лечения. В тот момент, когда пациента кладут на операционный стол, врач должен почувствовать себя непогрешимым богом, правомочным вершителем судеб. Иначе в ключевой момент его рука дрогнет, и рутинная операция превратится в медицинскую катастрофу.

В 1946 году святитель Лука получил Сталинскую премию первой степени за разработку новых методов лечения гнойных заболеваний и ранений. Большую ее часть (130 тысяч из 200 тысяч рублей) он перечислил в помощь детским домам

Валентин Войно-Ясенецкий, ныне известный как святитель Лука (в 2000 году РПЦ признала его святым), был хирургом от бога. Кажется, он долго сомневался в себе лишь один раз в жизни – когда решал, стать ли ему художником, как он мечтал в детстве, или врачом, как подсказывала ему жажда послужить людям. Войно-Ясенецкий выбрал медицину и после этого больше не сомневался. Ни тогда, когда рисковал жизнью ради «неправильных» пациентов во время Гражданской войны, ни тогда, когда, оставшись врачом, принял сан и монашеский постриг, ни тогда, когда в тюрьме и ссылке от него требовали отречься от веры – если не ради себя, то ради четырех маленьких детей, оставшихся без отца. Он остался несгибаемым и во время войны, когда его руки и консультации спасли бесчисленных раненых солдат, и после войны, когда он продолжил борьбу за сохранение Церкви в СССР уже в сане архиепископа Симферопольского и Крымского. И советские власти, то навешивавшие на него безумные обвинения, то награждавшие его за вклад в медицину, ничего не могли с ним поделать.

Святитель Лука был одним из ярчайших граждан нашей страны в XX веке, и масштаб его личности был таков, что его невозможно втиснуть в двухчасовое повествование. Что, к сожалению, хорошо видно в выходящем в российский прокат байопике о Войно-Ясенецком. Пытаясь охватить хотя бы часть событий и переживаний святого, «Излечить страх» суматошно прыгает из эпохи в эпоху и показывает врача-священника то в Ташкенте 1917-го, то в Крыму 1961-го, то в ссылке, то на допросе, то в военном госпитале во время войны… Однако такое отражение жизни святителя даже «галопом по Европам» не назовешь, поскольку лента получилась удивительно примитивной и поверхностной, не дающей даже общего представления о вкладе Войно-Ясенецкого в науку, в религиозную жизнь, в религиозную философию…

Осталась за кадром и значительная часть его семейной жизни. Картина довольно подробно рассказывает о болезни и смерти его жены (хирург, разумеется, никогда бы не стал монахом, если бы не остался вдовцом), но дети святителя практически исчезают из повествования после принятия Войно-Ясенецким сана, и лента оставляет несведущих зрителей в волнении и недоумении по поводу того, что советская власть сделала с отпрысками несгибаемого иерарха. Стоило, наверно, хотя бы в финальных титрах упомянуть, что все они смогли сделать медицинские карьеры, несмотря на «пятно» в их биографии.

И так далее, и тому подобное. За пять минут чтения статьи в Википедии можно узнать и понять о святителе больше, чем после двух часов просмотра. При этом несгибаемость и выдержка Луки делают его не особенно интересным драматическим персонажем, поскольку фильм, в сущности, просто перечисляет некоторые испытания, выпавшие на долю святого, и демонстрирует, как Войно-Ясенецкий раз за разом вел себя наилучшим, наиидеальнейшим образом. Он даже заботился о здоровье гэпэушника, который его допрашивал и который умер прямо на рабочем месте, так и не сумев сломить епископа! Человеческая слабость хирурга за весь фильм проявляется лишь в одной-единственной сцене – когда он молит умирающую жену не покидать его. Это достойный пример для подражания, и не только для воцерковленных людей. Но драматическое повествование требует более человечного и более слабого главного героя – того, кто с трудом преодолевает испытания, а не отмахивается от них как от назойливых мух.

Чтобы как-то это компенсировать, фильм пытается предложить второго главного героя – молодого монаха, который в 1961 году прислуживает умирающему архиепископу и «стучит» в «органы» (по ходу действия ему приказывают совершить еще более омерзительный поступок). Этот персонаж куда слабее и человечнее Луки, но герой, за душу и совесть которого зрители должны переживать, из него не получается. Во-первых, потому что мы не знаем, что заставило его работать против Церкви (может, он отчаянный карьерист?), а во-вторых, потому что монашек тонет в лучах харизмы, которые источает Виталий Безруков (отец Сергея Безрукова) в образе благообразного ослепшего старика. Такой вот парадокс. Один герой проходит сквозь невзгоды как нож сквозь масло, а другой не вызывает симпатии. И убедительная актерская игра эту фундаментальную проблему не решает.

Предвосхищая критику, авторы фильма уже объявили, что «Излечить страх» – это лишь выжимка из готовящегося сериала о святителе и что полная версия повествования подробнее раскроет затронутые темы и предложит не скомканное, а обстоятельное и глубокое повествование. Возможно. Но в этом случае, пожалуй, стоило сразу выпустить сериал, да подлиннее. Потому что из фильма можно узнать только, что был такой замечательный пастырь и врач и что советские горки не смогли его укатать. А этого достаточно лишь для надгробной надписи, а не для байопика.